Пушкин как полиглот или сколько языков знал гений русской поэзии
1 декабря 2023Имя и творческое наследие «солнца русской поэзии» сопровождает нас с раннего детства. Пушкинский образ и его тексты (пускай для многих и в форме, сокращённой до фразеологизмов) вошли в коллективное бессознательное миллионов. Корней Иванович Чуковский считал, что гения русской словесности трудно переводить на иные языки. Но, с другой стороны, Пушкин может считаться и образцом «всемирной отзывчивости» русской культуры её классического периода на творческое наследие его великих предшественников в мировой литературе. Знакомство с текстами таких гениев слова, как Данте, Сервантес, Шекспир, Гёте, Александр Сергеевич пытался сводить не по русским переводам (они, если тогда и были, то весьма далёкие от буквы и духа первоисточника), а читать эти литературные шедевры на языке оригинала.
Главным языком-посредником в пополнении своих знаний и впечатлений был для Пушкина французский, на котором он заговорил, благодаря своим родным и приставленным гувернёрам, возможно даже ранее, чем овладел русским. По сути, билингвизм был ко времени его рождения, характерной чертой правящего слоя Российской империи. И если русский язык как государственный использовался в публичной сфере и официальных документах, то в частной переписке и в личном общении аристократия чаще использовала французский. Большинство эпистолярных текстов Пушкина, в том числе письма жене, друзьям или же начальству (к примеру, приснопамятному Бенкендорфу) были написаны им на языке Мольера и Вольтера. Да и в обширной библиотеке поэта большая часть изданий была на французском языке.
В царскосельском лицее юный Пушкин изучал, согласно общей программе, также классические языки – древнегреческий и латинский. Впрочем, непоседливый Саша не был примерным учеником и не смог овладеть в совершенстве языками античных классиков.
Только посвятив себя служенью муз, Александр Сергеевич всерьёз приналёг на изучение языков, дававших возможность читать тексты интересующих его авторов в подлиннике. И первым, и наиважнейшим среди дюжины наречий, которыми он овладел в зрелом возрасте в той или иной степени, стал английский язык. Язык лондонских денди, на которых стремился походить герой «Евгения Онегина» и язык великого поэта-романтика лорда Байрона. Поэтические и прозаические тексты на английском Пушкин глотал без труда, получая от этого редкостное удовольствие.
А вот с произношением, у гениального самоучки были большие проблемы, над чем порой посмеивались его товарищи по Английскому клубу. Несомненно, запойный читатель байроновских «Чайльд Гарольда» и «Дон Жуана», Пушкин легко бы смог выправить свой прононс, если бы посетил Туманный Альбион. Но, наш гений оказался невыездным и все его европейские путешествия были исключительно посредством воображения и книг. Кстати, черпал вдохновение «наше всё» (как определил Пушкина Аполлон Григорьев) также и из текстов заокеанских авторов. Так именно «Легенда об арабском звездочёте» из знаменитого сборника «Альгамбра» Вашингтона Ирвинга легла в основу «Сказки о золотом петушке», известной всем с детства. А приоткрыла эту тайну для нас Анна Андреевна Ахматова сто лет спустя, знакомясь с собранием книг поэта в Пушкинском Доме. Страницы лондонского издания «Альгамбры» были разрезаны Пушкиным (заметим, что книги того времени состояли из сложенных пачек бумаги, которые разъединялись специальным ножом) ровно по указанную выше новеллу в середине сборника. Быть может, если бы наш гений разрезал страницы этой книги дальше, то вдохновился бы на новые творенья.
А вот овладение языком, на котором написан «Фауст» Гёте, для Пушкина оказалось задачей не из лёгких. Он как-то признался одному из своих собеседников: «Только с немецким не могу я сладить. Выучусь ему и опять всё забуду: это случалось уже не раз». И опять же заметим, если бы царственный цензор, словами одного поэта, «дал добро постранствовать по свету», то Александр Сергеевич безусловно бы преуспел и в немецком, как, например, его старший друг и замечательный поэт Жуковский, для которого Deutsch стал вторым родным языком.
С языком великого Данте Пушкин свёл знакомство в начале 1820-х. Находясь в Кишиневе и Одессе во время южной ссылки, опальный автор «Гаврилиады» имел возможность общаться с носителями живого разговорного итальянского языка. А искромётный язык оперных арий популярнейшего Россини и других итальянских композиторов можно было бы счесть дополнительными уроками аудирования и на представлениях в оперных театрах, и во время салонных исполнений.
Испанский язык особенно увлёк Пушкина в начале 1830-х, когда он даже перевёл на русский одну из новелл гениального Сервантеса. В личной же библиотеке поэта были и другие издания на языке оригинала: пьесы великого Кальдерона, рыцарский роман «Тирант Белый», первый плутовской роман «Жизнь Ласарильо с Тормеса», «Карманный оракул» Грасиана и, конечно, шедевр на все времена – «Дон Кихот».
Особый интерес питал Пушкин к литературному наследию славянских народов. Но, уровень его владения польским, богемским (как тогда называли чешский), сербским, украинским языками был весьма поверхностным. А вот церковнославянская Библия стала у гения нашей литературы настольной книгой для чтения до конца жизни.
Что касается знакомства с восточными наречиями, то в этом Александр Сергеевич получил практику в бытовом общении с носителями турецкого, персидского, грузинского и армянского языков во время двух поездок на Кавказ. В марте 1832 года поэт сделал запись древнееврейской азбуки. Язык Библии Пушкин, по собственному признанию, хотел изучить для того, чтобы переводить Книгу Иова.
И напоследок пофантазируем. В 1828 году в литературном салоне Владимира Одоевского произошло знакомство, ещё не обременённого семьёй, поэта и монаха-востоковеда Иоакинфа Бичурина. Последний мечтал вновь вернуться в Пекин, где провёл в Русской Духовной миссии без малого пятнадцать лет. Бичурин так увлёк Пушкина мечтами о Поднебесной, что тот даже хотел присоединиться к следующей экспедиции в Китай. И если бы мечтам суждено было сбыться, то и китайским, верно, Пушкин мог бы овладеть.
