Русский Байрон. Британский гений эпохи романтизма

(К 200-летию со дня кончины Джорджа Байрона)

Есть в истории мировой культуры творцы, которые самой своей жизнью пишут великие романы или эпические поэмы. К этому удивительному разряду людей с полным правом можно отнести и Джорджа Гордона Байрона – поэта, ставшего живой эмблемой романтической эпохи. Влияние его творчества и жизни на своё и последующие поколения поэтов и, людей искусства вообще, невозможно переоценить. Но ныне прославленное имя «властителя наших дум», как определил его величайший русский поэт, значительно поблекло и на устах совсем немногих. Попробуем же почтить вниманием гения Туманного Альбиона и национального героя Греции, показав, какое значение он имел для «золотого века» русской поэзии.

Родившийся в январе 1788 года в семье двух обедневших представителей британской знати мальчик с детства вынужден был развивать в себе волевые качества, преодолевая врождённый недуг – хромоту. Эта особенность не только не помешала ему стать прекрасным боксёром и пловцом (в юношеские годы даже переплывавшим легендарный пролив Дарданеллы), но также помогла ему избежать траты времени на пустые светские развлечения, заменив их упоенным чтением книг в годы детства и юности. Любвеобильное же сердце пробудило в юном Джордже дар поэта. Унаследовав в десятилетнем возрасте богатое состояние одного из родственников, Байрон получил блестящее образование в знаменитом Тринити-колледже Кембриджского университета. А вскоре после литературного дебюта в 1807 году он совершил большое путешествие по югу европейского континента – от Португалии до Малой Азии, что подвигло его к написанию одной из самых знаменитых поэм эпохи романтизма – «Паломничество Чайлд-Гарольда». Покинув берега Британии (как оказалось, окончательно) в начале 1816 года, Байрон продолжил свои странствия по Европе, а впечатления от них он обратил в новые поэтические жемчужины, самой значительной из которых стала эпическая, и так не доведённая до конца, поэма «Дон Жуан». Щедрый не только на любовь, но и на дружбу, Байрон, принимая в своей временной обители на берегу Женевского озера чету Шелли, невольно поучаствовал и в создании одного из самых известных готических текстов мировой литературы. Именно там, в один из вечеров, когда гости рассказывали друг другу страшные истории, юная Мэри Шелли придумала своего бессмертного «Франкенштейна».

Автор многочисленных поэтических текстов с неприкаянными и бросающими вызов существующим порядкам героев, Байрон сам же избрал судьбу одного из них. Вдохновлённый началом греческого восстания против турецкого владычества, Джордж Гордон решает посвятить себя этой праведной борьбе. Все имевшие у него средства лорд Байрон жертвует на военную помощь греческим патриотам (снарядив на них полутысячный отряд). А вскоре и сам, на купленном им бриге, отправляется на землю древней Эллады, чтобы принять там свою кончину во время осады турецкими войсками города Месолонги. После победы борцов за независимость Греции в городе, где завершил свою земную жизнь великий английский поэт, был сооружён мавзолей для его сердца, а его память свято чтут на греческой земле до сих пор.

Первые переводы Байрона на русский были сделаны ещё в конце 1810-х, но антитиранический пафос многих творений английского романтика не способствовал их публикации в печатных изданиях того времени. А что появлялось в журналах, как например, поэма «Шильонский узник» в переводе родоначальника русского романтизма В.А. Жуковского, было максимально приглажено или же купировано цензурой времён императора Александра Благословенного. В начале 1820-х образами Байрона грезили многие участники декабристских обществ. Не избежал обаяния своего британского собрата по поэтическому гению и Пушкин, хотя и не пытался ему прямо подражать. В одном из своих посланий в Михайловское, где отбывал ссылку в 1825 году «солнце русской поэзии», Жуковский шуточно обращается к нему «Бейрон Сергеевич», переживая, чтобы его друг из «Бейрона на лире» не стал «Бейроном на деле». А годом ранее, получив в Одессе известие о смерти Байрона, Александр Сергеевич заказал даже молебен о «боярине Георгии», почтив таким образом «поэта с высоким человеческим талантом». Такие пушкинские шедевры, как «Кавказский пленник», «Цыганы» или «Бахчисарайский фонтан», как признавался их автор, были отзвуком «чтения Байрона, от которого я сходил с ума».

Ещё большее значение поэзия и сам образ Байрона имели для другого гения русской словесности – Михаила Юрьевича Лермонтова. Уже в первом эскизе своего «Демона» его 15-летний автор находился под непосредственным влиянием прочтённой им тогда поэмы Байрона «Манфред». Кстати, в том же в 1829-м, по свидетельству одного из университетских приятелей Лермонтова, «Мишель начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его». Под воздействием восточных поэм своего британского кумира Лермонтов создаёт «Мцыри» и другие ранние шедевры своей лирики. В семнадцать лет великий русский поэт так сформулирует своё байроновское миросозерцание:

Итожа значение гения английской поэзии для русской культуры XIX века Ф.М. Достоевский в своём знаменитом «Дневнике писателя» сделает такое важное обобщение:

Впрочем, и в XX столетии Байрон нашёл новых вдохновенных почитателей в русской литературе. Одной из них была Татьяна Гнедич, совершившая литературный и человеческий подвиг, сделав лучший перевод по памяти всего «Дона Жуана» прямо в тюремной камере, где оказалась по облыжному обвинению в годину сталинских репрессий. Уже получив свободу, Татьяна Григорьевна посвятит любимому поэту такие строки:

Валерий Алексеев

Историк культуры и киновед, ведущий сообществ КИНОлоция и ПИИТ, лектор-фрилансер